– Твой великий отец ласково принял моих послов, – сказал он Харальду. – И тебя, младшего любимого сына, послал ко мне жить. Если бы он разделял подозрения твоего побратима, он бы, мне думается, на ста кораблях сюда припожаловал. Мне тоже показалось, что молодой боярин был благороден и смел. Наверное, его огорчила смерть вашего общего воспитателя, и он произнёс слишком поспешный обет, из-за которого и погиб. Твоя правда – незачем поступать с ним как с человеком бесчестным.

Харальд поклонился в ответ:

– Благодарю тебя, конунг. Люди скажут: вот предводитель, способный решать большие дела!..

Несколько селундских воинов без промедления скинули одежды и прыгнули в холодную воду. Поймали медленно уплывавший плот, подогнали его к берегу… Перенесли на сушу изувеченное тело Торгейра, возложили на тёплый дорогой плащ, разложенный на заиндевелой траве… «Холодно, точно на дне Изначальной Бездны Гинунгагап! – смеялся он перед боем, когда снимал этот плащ. – Подержи-ка его за пазухой, Эгиль: приятно будет накинуть тёплый, когда всё завершится!..»

Вот, стало быть, и завершилось…

– Я слышал от наших, кто давно здесь живёт: весна нынче странная… – сказал Эгиль Харальду по дороге. – Воды и так много, а все приметы за то, что будет ещё больше. Воинам конунга не нравится, как медленно течёт в этом году река. Они боятся, вдруг совсем вспять повернёт…

– Река? Вспять?.. – удивился Харальд.

– Такое и раньше бывало, – кивнул старый берсерк. – И всякий раз не к добру!..

Двумя седмицами позже ласковое весеннее тепло казалось ещё более далёким и недостижимым, чем прежде. Словене отметили свой великий праздник Рождения Мира, означавший победу весны над зимой, и сожгли чучело злой Богини Мораны: согласно их вере, людская неправда каждую осень давала ей временную власть. Праздник праздником, но, по мнению Харальда, якобы побеждённая зима только делалась злей.

– Я слышу, как плещет крыльями великанский орёл, сидящий возле края Вселенной!.. – ворчал Эгиль Медвежья Лапа. – Правы те, кто помещает границу внешнего мира где-то в здешних местах!.. Или действительно наступают последние времена и недолго осталось до Зимы Фимбульветр?..

Могилу Торгейра покрыло белое одеяло. Возле Хольмгарда уже были могилы выходцев из Северных Стран, но никого из них ещё с такой честью не хоронили. Друзья подарили Торгейру длинный корабль, выложенный по земле большими камнями и обращённый носом в сторону далёкого моря. Несколько дней перекопанная земля и остатки кострища выделялись в белом поле, словно чёрный рубец. Потом выпал снег, и стало казаться, будто могила-корабль была здесь всегда. Я скверный вождь, думалось Харальду. Из меня никогда не получится доброго конунга. Я неудачлив и всякому, кто за мной следует, приношу только несчастье …

В самом деле, сколько беды уже приключилось с тех пор, как Рагнар Кожаные Штаны надумал отправить его сюда, в Гардарики? От рук убийцы, подосланного неведомо кем, погиб Хрольв, и вместе с Хрольвом ушли Гуннхильд и славная Друмба. Харальд до сих пор никак не мог окончательно поверить в их смерть. В самом деле, не появись с известием Торгейр, он продолжал бы мечтать, как однажды вернётся домой, и Гуннхильд проведёт зрячими пальцами по его щекам, желая удостовериться, насколько он возмужал и похорошел…

Торгейр…

Торгейр, поклявшийся отомстить, пересёк море, выдержал битву с врагами и измену друзей… и всё ради того, чтобы пасть на хольмганге, приняв позорный конец от руки обвинённого им человека!

Поистине, хорошо, что Искра Твердятич, которого Харальд успел полюбить как брата, поправляется медленно и не едет с ними к Хрёреку конунгу в Альдейгьюборг. Искру Харальд тоже мало не потерял, причём так же обидно и глупо, как и остальных. Нет уж!.. Бывает, что малое несчастье предотвращает большое. Вот и пусть эта рана убережёт Искру от худшего. Незачем ему ехать куда-то с таким неудачливым вождём, как Харальд Рагнарссон по прозвищу Заноза…

Харальд предложил боярину Твердиславу свой корабль, чтобы ехать на нём вниз по реке.

– Это удачливый корабль, – сказал он Пеньку. – Он гораздо старше меня. Мой отец ходил на нём по морю и рекам, когда воевал против Карла, конунга Валланда, и его удача была велика. Я тогда ещё не родился. Сам я уворачивался на нём от сетей Ран и гонялся за врагами, и бывало так, что не корабль нас носил, а мы его, когда перебирались через песчаную косу… Ты придёшь на нём в Альдейгьюборг, и Хрёрек не сможет назвать твоего конунга сухопутным вождём, даже если очень захочет. У вендов очень хорошие боевые корабли, но такого нет и у них!

Боярин подумал и согласился.

– Возьми с собой, батюшка, – страдая и запинаясь, попросил его Искра. – Пока в Ладогу доберём-ся, уже и палку оставлю… Не обременю тебя…

Говорил, а вещее сердце предрекало – откажет. И точно. Твердиславу обрадоваться бы, видя такой пыл прежнего домоседа, но он лишь нахмурился. И прервал любимого сына строже, чем следовало:

– Сказал – дома останешься!

Искра повесил голову, закусил губы. Между тем излишняя строгость боярина объяснялась на самом деле просто. Темны зимние вечера – и оттого кромешными этими вечерами часто думается о таком, чего нипочём не вспомнишь весёлой летней порой. И что было тому виною – то ли путешествие в Роскильде, то ли состязание Харальда с Крапивой Суворовной возле ладожских стен, когда Харальд решил заместить Искру, хотя спознаться-сдружиться с ним тогда ещё не успел… А только часто думал боярин Пенёк о том дне, уже отошедшем в былое. И вспоминал его с горечью и досадой. Так, словно именно тогда пролегла последняя межа в их с Сувором давней и глупой распре. Межа, которую на старости лет хотелось стереть. У Сувора дочь, отбрасывая упрямство и гордость, трезво размышлял Твердислав. Небось тоже рад бы внуков понянчить … давно пора, только поди дождись от неё, лютой … А у меня сын … Не такие враги меж собою роднились, вдовые оба … детей-внуков сообща вразумляли …

Ко всему прочему, у Твердяты на корабле и без Искры народу было достаточно. Сам Пенёк с малой дружиной, младшие слы, придирчиво отобранные князем Вадимом взамен прежних, что ездили с Твердятой к датчанам, – те большей частью были Рюриковыми людьми и, возвратясь из-за моря, остались в Ладоге. Твердята, надобно сказать, расстался с ними дружески и теперь крепко надеялся – замолвят за него доброе словечко перед своим князем!.. В итоге пришлось ссадить на берег половину Харальдовых датчан, обычно ходивших на корабле. Осталась одна полная смена гребцов, и Харальд сказал:

– Что ж! Нам не за добычей гоняться и не от врагов удирать!

– Скоро из Нового Города в Ладогу по Мутной путешествовать можно будет, кольчугу дома забыв, – довольно разгладил бороду Твердислав. – С тех пор, как вы с Искрой на Сокольи Мхи бегали, тамошнюю ватагу как морозом побило, не видно, не слышно! Не иначе, страшатся княжьего гнева, в другие места подобру-поздорову перебрались! А у порогов, на волоке, Сувор встретит, за его щитом и до стольной рукой подать будет…